В честь юбилея известного артиста и режиссёра, я хочу поделиться своим прошлым интервью с ним от января 2019 года.
Александр Адабашьян… С его именем ассоциируется множество актерских работ, фильм «Мадо, до востребования», многочисленные сценарные и художественные работы. А знаменитая фраза: «Овсянка, сэр!» из фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей» и вовсе стала коронной не для одного поколения.
Кто он? Мастер эпизодических ролей, вошедших в историю и память зрителей? Кинорежиссер? Сценарист? Художник..? Все эти профессии нашли свое место в творческой судьбе Александра Адабашьяна.
Этот разговор с артистом, кинорежиссером, сценаристом и художником сложился в нетривиальной обстановке: Александр Артемович с сигаретой, немного уставший после трехчасового творческого вечера. Кругом легкая небрежность закулисья театра на Коломенской: железная банка для окурков, одинокий стол, покрытый клеёнчатой скатертью, два кресла, в одном из которых он – наш герой.
— Александр Артемович, вы обладатель стольких профессий, скажите, как проходило обучение этому разностороннему ремеслу?
В искусстве ничему научить нельзя, можно только научиться в практической деятельности. Быть подмастерьем при хороших мастерах, как это было еще с эпохи Возрождения. Вы не сможете стать хорошим сантехником и чему-то научиться до тех пор, пока не походите месяц по квартирам с неким дядей Васей, и сами не покрутите все болтики и винтики. Я же все время был подмастерьем при хороших мастерах. Сначала был декоратором, потом работал ассистентом оператора у Лебешева[1], который снял ни один фильм Михалкова. Затем меня пригласил Кончаловский, ему был нужен оппонент, с которым можно было обсудить написанное. Он мне объяснял, чем отличается драматургическое письмо от прозы или театральной пьесы. Так я потихоньку и набирался опыта во всех этих ремеслах в хорошем смысле слова.
— Относите ли вы себя к такому кругу людей, как интеллигенция?
В нынешнем времени изменилось представление об интеллигенции. Это название приклеивают к себе все те, кто не занимается физическим трудом. Лев Гумилев замечательно ответил на этот вопрос: «Я себя интеллигентом не считаю по двум причинам: во-первых, я очень люблю свою Родину, во-вторых, — у меня есть профессия». А я добавляю еще один пункт, когда отказываюсь от этого звания – я не знаю английского языка и у меня всего один паспорт. Так что на интеллигента я никак не тяну и от этого высокого звания отказываюсь, но человеком более-менее образованному могу себя назвать.
— Вы выросли в образованной семье…
Желательно, чтобы твои предки были образованными, тут я пожаловаться не могу. С детства мы были окружены классической литературой, музыкой. Я хорошо знаю французский и итальянский языки, но не считаю себя интеллектуалом и что обладаю исчерпывающем образованием.
— Вы принимали участие в фильме «Пять вечеров» Никиты Михалкова, скажите удалось ли вам пообщаться с самим Володиным?
Я общался с ним и Данелия, когда мы все вместе писали сценарий к картине «Настя» по повести Володина. Саша, как его называли, был совершенно уникальным человеком. Он был очень скромным и пребывал в полном убеждении, что его пьесы устаревают сразу, как только они были написаны. Он никогда не был в восторге от своего творчества и не любил возвращаться к своим произведениям, не любил, когда их заново ставили. Стеснялся всего этого. А когда мы работали с ним и Данелия над повестью «Настя», он сказал, что это ни в коем случае нельзя экранизировать, так как повесть старомодная, ужасная и не модная.
— Но он сделал такой вклад в отечественную драматургию!
Да, и придумывал Володин легко, я не знаю откуда он взял все эти выражения, которые потом пошли в мир: «хорошо сидим», «тостующий пьет до дна», «вы молодой человек, у вас все впереди!» и другие многочисленные фразочки и словечки. Саша был деликатнейшим, мягчайшим интеллигентным человеком, который никогда не изъяснялся матом и бранными словами, никогда не говорил ни о ком плохо. Он скромно относился к себе и к своему месту в драматургии, хотя Володин был, если не первым драматургом, то во всяком случае, точно в первом ряду!
— А какими основными вопросами вы задаетесь при написании сценария?
Когда пишешь какую-либо сцену нужно задавать вопрос: «Что здесь актерам нужно сыграть?» Ни какие слова произносить и как их произносить, а что нужно сыграть.
Чем начало сцены отличается от ее конца? Что за это время произошло между персонажами? И если нет ответа на эти вопросы, то сцену лучше выкинуть и написать вместо нее титры: «Так Коля узнал, что Маша вышла замуж за Витю». Если лишь в этом был смысл всей сцены.
Аналогично и с репликами. Нужно понимать, может ли именно эту реплику понести другой персонаж. Например, у Володина – нет, так как каждый его герой говорит своим языком, и у каждого — свой образ мысли, своя оценка факта, которая может быть только у этого героя.
— Получается, что в фильме сложнее объяснить зрителю, что за персонаж перед нами на экране, чем в театре?
Михаил Ильич Ромм в свое время давал своим студентам, как пример идеальной раскадровки ту сцену из романа «Война и мир», когда впервые появляется Пьер Безухов. То как написана эта сцена – идеально подходит для съемок: потрясающие детали, нагнетание ситуации, характеристики персонажей в действии. Сложная вещь – экспозиция, когда в фильме необходимо объяснить кто есть кто. И если в театре это можно обозначить в программке, то в кино приходится действовать по-другому: «Ну что, дочь моя Варя, подойди сюда!» — вот, вроде объяснили зрителям кто такая Варя. Но чаще всего это получается совершенно неловко.
— В чем заключается отрицательная сторона актерской профессии?
Ужас актерской профессии заключается в чудовищной зависимости от массы людей. Кино в этом смысле область тяжелая, так как между артистом и публикой множество посредников. Например, если ты драматург и хочешь писать пьесы — ты печатаешь их и даешь читать. Если художник – рисуешь картинку и вешаешь на стену. А в кино стоит невероятное количество посредников, влияющее на конечный на результат.
— Как вы относитесь к современной литературе?
Я ее знаю очень плохо, предпочитаю перечитывать классику. Я перечитываю «Войну и мир» Толстого от начала до конца, и каждый раз нахожу для себя что-то новое. Очень люблю Диккенса, особенно за его замечательную фразу: «Миссия Америки – опошлить вселенную». Миссия благополучно выполнена.
— А к современному театру?
Тоже самое и с современным театром. Когда вы приходите в ресторан и заказываете пиццу карбонара, а вам приносят пиццу с гайками, политую солидолом, необходимо написать: гайки в солидоле, и я не буду это заказывать.
Когда я иду смотреть Ибсена, а на сцене голые девицы перебрасываются гайками с солидолом, то следует сообщить зрителю: пьеса «Гайки», и я не пойду. Ведь мне она не интересна, я хочу посмотреть Ибсена. Но на это отвечают: это наше прочтение. И хочется спросить: «Так что же вы читали?!»
— В чем преимущество работы в кино перед служением в театре?
В театре в течение 20-30 лет люди существуют в очень плотном общении, неизбежно возникает зависть, ревность, бывшие нынешние отношения и что-нибудь еще. В кино же коллектив сколачивается на одну картину и все эти неизбежные ростки не успевают созреть.
— В чем по вашему мнению проявляется различие между советским кинематографом и нынешнем? Чего не хватает кинематографу нашего времени, ведь картины былого высокого уровня уже практически не выпускаются.
Не хватает того, чего не хватает и в жизни – ответа на вопрос: «Ради чего все это?» Ради чего снимают кино? Наши американские партнеры ответили: ради того, чтобы заработать. И фраза о миссии Америки — «опошлить вселенную» — это и есть ответ на вопрос. Раньше никогда не ставился вопрос: «Это кино авторское или нет?», ведь любое кино было авторским. И Гайдай, и Рязанов, и Тарковский – это авторское кино у которого был режиссер. Сейчас же чаще всего известен только продюсер. Раньше никогда не высчитывалось качество картины по количеству ее просмотревших зрителей или суммы гонорара.
Пошлость заключается в том, что введен единый измеритель успеха. Если это приносит прибыль – это хорошо. Если нет – то это плохо. Сел на Красной площади, прибил мошонку к камням – это хорошо по тому, что на тебя обратили внимание, ты получил возможность поехать во Францию, поджечь там банк и сесть в тюрьму. Это успех! Не важно какой ценой.
— Но это же не кинематограф…
Именно тем же самым сегодня занимается и кино. Поэтому человек, который с тобой просто умно разговаривает уже неинтересен.
Тарковский никогда не собирал полных залов, но остался в истории кино. А если вы посмотрите картины, которые за последние лет десять получили «Оскар» или приз Каннского фестиваля, то может быть одно или два имени вам что-нибудь и скажут, но основной будет цифра коммерческого успеха.
Я думаю, еще немного, и порнография тоже будет легализована, так как она приносит очень большие деньги. Все это разные виды пошлости.
Тарковский и Феллини приносят меньше денег, чем, например, Тарантино. Значит режиссер Тарантино лучше, чем Тарковский — вот какой сейчас способ измерения успеха, раньше его не было.
— Раз уж мы затронули Павленского, то хотелось бы спросить о том, как вы относитесь к перформативному искусству?
Все зависит с какой целью это сделано и каким способом. Как говорил Валентин Александрович Серов: «Есть картины художественно сделанные и не художественно сделанные». Все остальное: цели, успех, личность художника не имеют значение.
— А чем по вашему мнению отличается кинорежиссер от театрального режиссера?
Разница между кино и театром в том, что в театре вы смотрите, а в кино вам показывают. В кино есть одна точка зрения – режиссера, а в театре этих точек зрения может быть огромное количество, в зависимости от того, где вы сидите и на что смотрите. А в кино я буду смотреть лишь туда, куда мне показывает режиссер, и так, как он показывает.
— Сейчас в театре и кино со зрителем часто пытаются говорить простым и доступным языком. С академической сцены может звучать ненормативная лексика, классические произведения радикально изменяются. Тексты переписываются и упрощаются. Считаете ли вы это неким общим упадком культурного уровня общества?
Я думаю, что это снижение требований, прежде всего, к себе. Если ты не в состоянии сам говорить современным языком на интересующие тебя проблемы, то не стоит этим заниматься. Если у вас нет созвучия с автором произведения и вам не интересно, о чем он говорил, то и не трогай его! Напиши сам свою пьесу про вышеупомянутые гайки и постарайся чтобы это заинтересовало зрителя. А так ты используешь чужое имя и чужую работу, присваиваешь ее себе, да еще перекрашивая и изменяя ее.
— В каком жанре вы бы никогда не стали снимать кино и почему?
То, что называется «чернуха» меня совершенно не интересует. Но как говорится, все жанры хороши, кроме скучного. Но, например, мне резко не симпатичен Тарантино именно тем, что он такие категории, как жизнь и смерть выводит в область комедии и предлагает нам посмеяться над смертью, убийствами, передозировкой наркотиками. Если бы в картине «Убить Билла», Билл был бы не человек, а, допустим, кролик, то этот фильм очень скоро бы закрыли. Стоило бы только на экране появиться окровавленным лапкам и ушкам от белого зайчика.
— А кем из кинорежиссеров Вы восхищаетесь?
Феллини. Для меня кино в чистом виде – это Феллини. И все режиссеры, которые говорили про людей и для людей. Когда между экраном и тобой сразу устанавливается связь от чувства к чувству, как кто-то сказал: «без промежуточной посадки мозга».
— Что бы Вы сказали сейчас себе двадцатилетнему?
Сказал бы: «Дурачок ты еще, поживешь – увидишь! Но никогда не отрекайся от того, что тебе близко, так как это — ты. И чем дольше ты сможешь сохранить то, что тебя грело в детстве и молодости, тем дольше ты проживешь».
— Сталкивались ли вы с творческим кризисом?
С кризисом, в глобальном его понимании, я не сталкивался. Даже с кризисом среднего возраста. Я о нем слышал, но никогда его не переживал, и не знаю, что это такое. Мне кажется, он возникает только тогда, когда человек находится не на своем месте. В работе же часто в процессе написания сценария сталкиваешься с тем, что вдруг обнаруживаешь то, что написанное никуда не годится. Но это нормальный творческий процесс и одна из стадий работы.
— А есть ли у вас какой-либо ритуал перед написанием сценария или любимое время для работы? Когда к вам чаще всего приходит вдохновение?
Я к себе не отношусь столь высокопарно и не скажу, что меня посещают музы или я ловлю вдохновение. Все-таки это удел единиц. Я же отношусь к этому, как к работе.
— Как было написано в одном из произведений: «Локти в стол» и начинать писать?
Да, чтобы научиться писать – надо писать.
— А что бы вы могли пожелать режиссерам, артистам и художникам, которые только начинают свой творческий путь?
Отдельного отношения к своей профессии, не стараться быть, как все. Стараться делать по-своему и идти от себя, от того, что тебе действительно близко, а не от того, что модно, «в тренде» или легко дается.
В супермаркетах все самое дешевое и просроченное, как правило, находится на легкодоступных полках на уровне человеческих глаз, там, где легко схватить. Старайтесь брать оттуда, куда неудобно дотянуться.
[1] Лебешев Павел Тимофеевич — советский и российский кинооператор. Заслуженный деятель искусств РСФСР. Народный артист РФ.
Беседовала и записывала Ирена Кристо, январь 2019 г., для журнала «Петербургский театрал»
Оставить комментарий